Даниил Страхов не намерен всю жизнь играть картонных негодяев.

«Бедная Настя», сериал хотя и совместный с крупной американской корпорацией и, соответственно, максимально приближенный к голливудским стандартам, в одночасье сделал знаменитыми нескольких молодых российских актеров. Главная героиня Елена Корикова была однозначно объявлена секс-символом новейшего времени. Этот же эпитет достался самому запоминающемуся мужскому персонажу - Даниилу Страхову. Однако сам он всячески старается избавиться от этой славы. Потому что за неординарной внешностью скрывается совсем не «голливудский» серьезный актер. Типичный представитель своего поколения.

Даниил, поначалу вам доставались роли, мягко говоря, специфические. Калигула, Чикатило...

- ...И на то были причины. Во-первых, заинтересованность этой темой режиссера (Житинкина). Во-вторых, моя лирико-героическая типажность до этого момента была не востребована.

Вам было сложно играть их?

- Любую роль играть сложно, будь то Ромео или Чикатило. Не скажу, что играть последнего мне было приятно. Ощущение некой нечистоплотности, безусловно, присутствовало. Кроме того, эстетические задачи, которые ставит перед собой актер, утыкались здесь в экспериментальность. «Продраться» к зрителю было сложно.

Для чего же ставился этот спектакль?

- Как и любой другой - чтобы сеять разумное, доброе, вечное.

То есть, беря на роль записного красавца, режиссер таким образом хотел персонаж оправдать?

- Любой актер пытается так или иначе оправдать своего персонажа, не в смысле какого-то высшего суда, а чтобы понять, что это за человек и почему он поступает так, а не иначе. Когда спектакль построен в форме монолога человека, совершившего страшные злодеяния и перед казнью обращающегося к богу, конечно, можно свести суть спектакля к шокированию публики и привлечению нездорового интереса общественности. А можно, несмотря на всю авангардистскую форму, оставаться в рамках общечеловеческих ценностей. Какие задачи ставил перед собой Федор Михайлович, описывая внутреннее состояние Раскольникова? Объяснить, что убивать старушек нельзя? По большому счету, искусство, как принято говорить, существует ради искусства. А те задачи, что мы ему придумываем, всего лишь ощущения и впечатления, которые мы выносим из того или иного произведения. На одного Достоевский влияет положительно, а другой, прочтя «Преступление и наказание», пойдет и, не дай бог, кого-нибудь пристукнет. По крайней мере вновь увидеть Чикатило в моем исполнении вряд ли кому-то удастся - никакого желания возвращаться к этому материалу у меня нет именно в силу его специфичности.

Второй вашей нашумевшей работой стала роль Дориана Грея. Причем Житинкина страшно ругали за этот спектакль...

- Его, по-моему, ругают постоянно. И тем не менее исправно ходят на спектакли. И критики, чтобы убедиться, что они в очередной раз «не ошиблись» в своих суждениях, и зрители, которые у Житинкина, безусловно, есть. Меня тоже очень многие ругали, причем довольно крепко. Заслуженно и нет. Например, я знаю журналистов, которые сначала написали, а потом только пришли на спектакль - чтобы «не ошибиться». Помню очень суровые эпитеты, которыми меня обзывали. Кстати, за «Калигулу», и за «Дориана Грея» я критику заслужил. До сих пор считаю, что эти роли были сыграны мной посредственно, потому что я тогда просто не был готов к работам такого масштаба.

Какие же работы вам больше всего запомнились из вашего театрального периода?

- Эк вы меня по периодам разложили... Две работы, которые я продолжаю играть и которые мне наиболее интересны, даже не с точки зрения актерской игры, а с точки зрения глубины спектакля, - «Безотцовщина» и «Петербург». Оба спектакля Сергея Голомазова продолжают идти в двух московских театрах.

Когда после театра вы вдруг попали на телевидение, не стали ощущать себя «мыльным актером»?

- Нет. Дело в том, что у нас нет этого кастового разделения. На Западе есть актеры большого кино и есть актеры сериалов и мини-сериалов. Многие, начав с «мыла», потом дорастают до настоящих фильмов, а если возвращаются, то уже в другом статусе. Как, например, Брюс Уиллис, которого пригласили сыграть в сериале «Секс в большом городе» уже в качестве суперзвезды. В России этого разделения нет, поскольку как таковая отсутствует индустрия, объединяющая кино и телевидение, которые у нас существуют отдельно, каждое - в своем микромире. Взять ту же «Бедную Настю», где были заняты и девушки из модельного бизнеса, и такие гиганты советского кино, как Филиппенко и Остроумова. У нас не зазорно ничего - ты только делай все на пределе своих возможностей.

Ваше поколение актеров чем-то отличается от старой советской школы?

- Мне сложно судить, потому что я в нем живу. Мало того, я не совсем понимаю, к какому поколению я вообще отношусь. Являюсь ли я «дитем», не знающим многотысячных парадов на Красной площади? Нет, я это все помню... Пожалуй, меняется сама органика актерского существования, как меняются и режиссура, и манера снимать.

Кем бы вы хотели запомниться: телезвездой, актером театра, кино?

- Любой актер, как и любой человек искусства, живет в иллюзии, стремится остаться в вечности. Но целлулоид трескается, спектакли забываются... Пленка живет 50 лет. А что такое 50 лет по сравнению с вечностью?

Но прошло уже 90 лет, а мы смотрим Чаплина...

- Чаплина смотрим, а Бастера Китона уже почти забыли. Любое стремление человека запечатлеться своими произведениями в умах людей в принципе иллюзорно, как иллюзорна стабильность нашего мира. Я не ухожу от ответа на ваш вопрос, а просто пытаюсь донести свое философское отношение к этим вещам. Я просто занимаюсь своим делом, которое очень люблю. Разумеется, мне бы хотелось оставить после себя что-то стоящее. Но думать об этом в принципе вредоносно.

Вы счастливый человек. Немногие занимаются любимым делом.

- Не факт. Все зависит от настроения. Сегодня человек клянет то, чем он занимался 20 лет, а завтра понимает, что ничем другим он заниматься не может.

После вашего появления на телеэкране весь интернет забит признаниями в любви. Вас называют то холодным красавцем, то воплощением мужественности. Вы всегда ощущали повышенное внимание со стороны женского пола или это пришло только после роли Корфа?

- Не буду лукавить и отмахиваться руками: мол, «нет, что вы, этого нет». Конечно, такой интерес к моей скромной персоне пробудился не без помощи роли Корфа. Что же касается моего личного опыта общения с женщинами, то он протекал и протекает параллельно, вне зависимости от общественного резонанса.

И все-таки человек, желающий узнать о вас больше, прежде всего наткнется не на актерские работы, а именно на этот повышенный женский интерес. Не обидна такая слава?

- Надеюсь на то, что придут другие работы, и судить меня будут по ним как-то иначе. Это частая актерская проблема, с которой сталкивались многие из тех, кого начинали воспринимать по одной роли. Общественное мнение во многом подвержено тому ряду ролей, которые мне предлагают, и я всячески стараюсь не повторяться, но это зависит не только от меня, но и от судьбы. «Бедная Настя» - первый фильм, где мой типаж соответствует типажу моего персонажа, и я очень благодарен сериалу за это. Все роли, которые мне предлагали до него, были сугубо эпизодические и сугубо отрицательные (например, в «Бригаде» я сыграл музыканта - поклонника жены Безрукова, на редкость противного молодого человека). А в роли Корфа я постарался вывести его из отрицательного в положительный персонаж к концу, ломая характер этого героя. Эксплуатация типажности - то, что преследует каждого актера, и любой мечтает сыграть то, что противоречит его возможностям. Я к этой проблеме подхожу философски. Мне бы не хотелось всю жизнь играть картонных негодяев, но в большей степени это зависит от меня, от того, насколько мне удастся в каждой роли показать живого человека, а не ходулеобразную физиономию.

С другой стороны, представить вас в роли комедийного персонажа тоже сложно...

- Может быть, к сожалению. Шутить в кадре я пока не научился, а если научусь, то буду счастлив расширить свои актерские возможности.

Что вы играете сейчас?

- В спектакле «Ромео и Джульетта» я играю Париса. Одна из самых завальных ролей в мировом репертуаре, так как Париса, как правило, никто не помнит в силу объективных причин: а) его очень мало; б) он является одной из номинальных фигур сюжета и совершенно теряется, так как ему не удается оттенить главного героя (Ромео), и из жениха он не становится никем, кроме как трупом. Наша задача с Робертом Робертовичем Стуруа заключалась в том, чтобы это каким-то образом поправить.

А в кино?

- Осенью на РТР должна появиться картина «Звездочет», на ОРТ в начале зимы - «Дети Арбата», а также продолжение «Всегда говори «всегда». В «Звездочете» я играю профессионального кадрового разведчика, друга-недруга главного героя Володи Вдовиченкова. В «Детях Арбата» мне досталась роль Юрия Шарока (кто читал, тот поймет), тоже, кстати, разведчика. Кроме того, я занят в двух больших кинопроектах - «Блаженной» и «Грозовых воротах» Малюкова.

Какие из современных фильмов вам запомнились?

- Получаю огромное удовольствие, пересматривая «Над темной водой» Месхиева - меня что-то зачаровывает в этом фильме. Очень люблю «Кин-дза-дза» Данелии, «Любовь» Валерия Тодоровского, «Анкор, еще анкор!» Петра Тодоровского и «В движении» Филиппа Янковского.

А актеры?

- Людмила Тюнина, Виктория Толстоганова, Константин Хабенский. И Евгений Миронов. По-моему, он актер от бога.

Вы как-то говорили, что принимали бы мальчиков на актерское только с 20 лет...

- Даже с 25, я бы сказал.

Для вас это показатель зрелости?

- Не могу сказать, что я проснулся в 25 лет и сказал: «О! Я личность!» Это приблизительная цифра, просто к этому времени внутри хоть что-то устаканивается, по крайней мере до такой степени, чтобы начать это осознавать. Ко мне способность оценить и осознать себя пришла примерно в этом возрасте. Смею предположить, что некоторые люди вообще не доживают до этого... Не в силу того, что умирают рано, а просто не нуждаются в этом.

Леона Забродская,
журнал "Кутузовский проспект", ноябрь 2004 г.